Неточные совпадения
И так и не вызвав ее на откровенное объяснение, он уехал на выборы. Это было еще в первый раз с начала их связи, что он расставался с нею, не объяснившись до
конца. С одной стороны, это беспокоило его, с другой стороны, он находил, что это лучше. «Сначала будет, как теперь, что-то неясное, затаенное, а потом она привыкнет.
Во всяком случае я
всё могу отдать ей, но не свою мужскую независимость», думал он.
И в самом деле, здесь
все дышит уединением; здесь
все таинственно — и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда
во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в
конце долины, бегут дружно взапуски и наконец кидаются в Подкумок.
Все текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни; везде
во все входил зоркий взгляд хозяина и, как трудолюбивый паук, бегал хлопотливо, но расторопно, по
всем концам своей хозяйственной паутины.
Он шел скоро и твердо, и хоть чувствовал, что
весь изломан, но сознание было при нем. Боялся он погони, боялся, что через полчаса, через четверть часа уже выйдет, пожалуй, инструкция следить за ним; стало быть,
во что бы ни стало надо было до времени схоронить
концы. Надо было управиться, пока еще оставалось хоть сколько-нибудь сил и хоть какое-нибудь рассуждение… Куда же идти?
— Сына и отца, обоих, — поправил дядя Миша, подняв палец. — С сыном я
во Владимире в тюрьме сидел. Умный был паренек, но — нетерпим и заносчив. Философствовал излишне… как
все семинаристы. Отец же обыкновенный неудачник духовного звания и алкоголик. Такие, как он, на
конце дней становятся странниками, бродягами по монастырям, питаются от богобоязненных купчих и сеют в народе различную ерунду.
Да, да, она ни за что не скажет ему, выдержит до
конца; пусть он съездит туда, пусть пошевелится, оживет —
все для нее,
во имя будущего счастья!
И они почти побежали по аллее до
конца сада, не говоря ни слова, Обломов, оглядываясь беспокойно
во все стороны, а она, совсем склонив голову вниз и закрывшись вуалью.
— Где платок? Нету платка! — говорил Захар, разводя руками и озираясь
во все углы. — Да вон он, — вдруг сердито захрипел он, — под вами! Вон
конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка!
— Прощайте, Вера, вы не любите меня, вы следите за мной, как шпион, ловите слова, делаете выводы… И вот, всякий раз, как мы наедине, вы — или спорите, или пытаете меня, — а на пункте счастья мы
все там же, где были… Любите Райского: вот вам задача! Из него, как из куклы, будете делать что хотите, наряжать
во все бабушкины отрепья или делать из него каждый день нового героя романа, и этому
конца не будет. А мне некогда, у меня есть дела…
После
всех пришел Марк — и внес новый взгляд
во все то, что она читала, слышала, что знала, взгляд полного и дерзкого отрицания
всего, от начала до
конца, небесных и земных авторитетов, старой жизни, старой науки, старых добродетелей и пороков. Он, с преждевременным триумфом, явился к ней предвидя победу, и ошибся.
Во всяком случае —
конец всему!
Таким образом, на этом поле пока и шла битва: обе соперницы как бы соперничали одна перед другой в деликатности и терпении, и князь в
конце концов уже не знал, которой из них более удивляться, и, по обыкновению
всех слабых, но нежных сердцем людей, кончил тем, что начал страдать и винить
во всем одного себя.
Замечу, что
во все эти два часа zero ни разу не выходило, так что под
конец никто уже на zero и не ставил.
Там не знаешь, что делается на другом
конце, по нескольку дней с иным и не увидишься;
во всем порядок, чистота.
Отвлеченный социологизм, как целое миросозерцание, обнаруживает свою непригодность
во всех отношениях, он приходит к
концу и должен уступить место более глубоким и широким точкам зрения.
Я ведь знаю, тут есть секрет, но секрет мне ни за что не хотят открыть, потому что я, пожалуй, тогда, догадавшись, в чем дело, рявкну «осанну», и тотчас исчезнет необходимый минус и начнется
во всем мире благоразумие, а с ним, разумеется, и
конец всему, даже газетам и журналам, потому что кто ж на них тогда станет подписываться.
О, это, конечно, было не то сошествие, в котором явится он, по обещанию своему, в
конце времен
во всей славе небесной и которое будет внезапно, «как молния, блистающая от востока до запада».
Сидит он обыкновенно в таких случаях если не по правую руку губернатора, то и не в далеком от него расстоянии; в начале обеда более придерживается чувства собственного достоинства и, закинувшись назад, но не оборачивая головы, сбоку пускает взор вниз по круглым затылкам и стоячим воротникам гостей; зато к
концу стола развеселяется, начинает улыбаться
во все стороны (в направлении губернатора он с начала обеда улыбался), а иногда даже предлагает тост в честь прекрасного пола, украшения нашей планеты, по его словам.
Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные
концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа,
во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном месте,
весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.
Что подумала Марья Алексевна о таком разговоре, если подслушала его? Мы, слышавшие его
весь, с начала до
конца,
все скажем, что такой разговор
во время кадрили — очень странен.
В
конце 1811 года, в эпоху нам достопамятную, жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р**. Он славился
во всей округе гостеприимством и радушием; соседи поминутно ездили к нему поесть, попить, поиграть по пяти копеек в бостон с его женою, Прасковьей Петровною, а некоторые для того, чтоб поглядеть на дочку их, Марью Гавриловну, стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу. Она считалась богатой невестою, и многие прочили ее за себя или за сыновей.
— Я пьян? Батюшка Владимир Андреевич, бог свидетель, ни единой капли
во рту не было… да и пойдет ли вино на ум, слыхано ли дело, подьячие задумали нами владеть, подьячие гонят наших господ с барского двора… Эк они храпят, окаянные;
всех бы разом, так и
концы в воду.
Судьбе и этого было мало. Зачем в самом деле так долго зажилась старушка мать? Видела
конец ссылки, видела своих детей
во всей красоте юности,
во всем блеске таланта, чего было жить еще! Кто дорожит счастием, тот должен искать ранней смерти. Хронического счастья так же нет, как нетающего льда.
По клочкам изодрано мое сердце,
во все время тюрьмы я не был до того задавлен, стеснен, как теперь. Не ссылка этому причиной. Что мне Пермь или Москва, и Москва — Пермь! Слушай
все до
конца.
И с этой минуты (которая могла быть в
конце 1831 г.) мы были неразрывными друзьями; с этой минуты гнев и милость, смех и крик Кетчера раздаются
во все наши возрасты,
во всех приключениях нашей жизни.
Разумеется, в
конце концов Мисанка усвоил-таки «науку», только с фитой долго не мог справиться и называл ее не иначе, как Федором Васильичем, и наоборот. Однажды он даже немало огорчил мать, увидев через окно проезжавшего по улице Струнникова и закричав
во все горло...
— Срамник ты! — сказала она, когда они воротились в свой угол. И Павел понял, что с этой минуты согласной их жизни наступил бесповоротный
конец. Целые дни молча проводила Мавруша в каморке, и не только не садилась около мужа
во время его работы, но на
все его вопросы отвечала нехотя, лишь бы отвязаться. Никакого просвета в будущем не предвиделось; даже представить себе Павел не мог, чем
все это кончится. Попытался было он попросить «барина» вступиться за него, но отец, по обыкновению, уклонился.
А так как и без того в основе установившихся порядков лежало безусловное повиновение,
во имя которого только и разрешалось дышать, то
всем становилось как будто легче при напоминании, что удручающие вериги рабства не были действием фаталистического озорства, но представляли собой временное испытание, в
конце которого обещалось воссияние в присносущем небесном свете.
Во-вторых, с минуты на минуту ждут тетенек-сестриц (прислуга называет их «барышнями»), которые накануне преображеньева дня приезжают в Малиновец и с этих пор гостят в нем
всю зиму, вплоть до
конца апреля, когда возвращаются в свое собственное гнездо «Уголок», в тридцати пяти верстах от нашей усадьбы.
Из элементов, с которыми читатель познакомился в течение настоящей хроники, к началу зимы образовывалось так называемое пошехонское раздолье. Я не стану описывать его здесь
во всех подробностях, во-первых, из опасения повторений и, во-вторых, потому что порядочно-таки утомился и желаю как можно скорее прийти к вожделенному
концу.
Во всяком случае, предупреждаю читателя, что настоящая глава будет иметь почти исключительно перечневой характер.
У нас, мои любезные читатели, не
во гнев будь сказано (вы, может быть, и рассердитесь, что пасичник говорит вам запросто, как будто какому-нибудь свату своему или куму), — у нас, на хуторах, водится издавна: как только окончатся работы в поле, мужик залезет отдыхать на
всю зиму на печь и наш брат припрячет своих пчел в темный погреб, когда ни журавлей на небе, ни груш на дереве не увидите более, — тогда, только вечер, уже наверно где-нибудь в
конце улицы брезжит огонек, смех и песни слышатся издалеча, бренчит балалайка, а подчас и скрипка, говор, шум…
Я часто думал, что не реализовал
всех своих возможностей и не был до
конца последователен, потому что
во мне было непреодолимое барство, барство метафизическое, как однажды было обо мне сказано.
В
конце девяностых годов была какая-то политическая демонстрация,
во время которой от дома генерал-губернатора расстреливали и разгоняли шашками жандармы толпу студентов и рабочих. При появлении демонстрации
все магазины, конечно, на запор.
К
концу гимназического курса я опять стоял в раздумий о себе и о мире. И опять мне показалось, что я охватываю взглядом
весь мой теперешний мир и уже не нахожу в нем места для «пиетизма». Я гордо говорил себе, что никогда ни лицемерие, ни малодушие не заставят меня изменить «твердой правде», не вынудят искать праздных утешений и блуждать
во мгле призрачных, не подлежащих решению вопросов…
Галактиона удивило, что
вся компания, пившая чай в думе, была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и делу
конец. В большой столовой
во всю стену был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
Этою очень короткою историей восьми сахалинских Робинзонов исчерпываются
все данные, относящиеся к вольной колонизации Северного Сахалина. Если необыкновенная судьба пяти хвостовских матросов и Кемца с двумя беглыми похожа на попытку к вольной колонизации, то эту попытку следует признать ничтожною и
во всяком случае неудавшеюся. Поучительна она для нас разве в том отношении, что
все восемь человек, жившие на Сахалине долго, до
конца дней своих, занимались не хлебопашеством, а рыбным и звериным промыслом.
Обыкновенно наказывают плетями или розгами
всех бегунов без разбора, но уж одно то, что часто побеги от начала до
конца поражают своею несообразностью, бессмыслицей, что часто благоразумные, скромные и семейные люди убегают без одёжи, без хлеба, без цели, без плана, с уверенностью, что их непременно поймают, с риском потерять здоровье, доверие начальства, свою относительную свободу и иногда даже жалованье, с риском замерзнуть или быть застреленным, — уже одна эта несообразность должна бы подсказывать сахалинским врачам, от которых зависит наказать или не наказать, что
во многих случаях они имеют дело не с преступлением, а с болезнью.
Болотный коростелек, как и болотная курица, питается разными насекомыми, шмарою, или водяным цветом, и семенами трав; так же тихо, низко, прямо и трудно летит, и так же иногда очень далеко пересаживается; так же, или еще более,
весь заплывает жиром
во время осени, но остается позднее и пропадает в
конце сентября, когда морозы начнутся посильнее.
Посредством этих веревочек, прикрепленных к двум верхним углам сети, поднимается она
во всю вышину шестов,
концы же веревочек проведены в шалаш или куст, в котором сидит охотник.
Рябчиков ловят много сильями, которые называются пружки.
Весь этот снаряд состоит из наклоненного сучка, к
концу которого прикреплен волосяной силок, а позади повешен пучок рябины или калины, ибо рябчики большие охотники до этих ягод. Ловцы, по большей части чуваши, черемисы и вотяки, запасаются ягодами с осени и продолжают ловлю
во всю зиму. Снаряд так устроен, что рябчик не может достать ягод, не просунув головы сквозь силок и не тронув сторожка, который держит древесный сук в наклоненном положении.
По нашему мнению, Большов к
концу пьесы оказывается пошлее и ничтожнее, нежели
во все ее продолжение.
А так как ты совсем необразованный человек, то и стал бы деньги копить и сел бы, как отец, в этом доме с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под
конец перешел, и уж так бы „ты свои деньги полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил, да на мешках своих с голоду бы и помер, потому у тебя
во всем страсть,
всё ты до страсти доводишь“.
— Как! Точь-в-точь? Одна и та же история на двух
концах Европы и точь-в-точь такая же
во всех подробностях, до светло-голубого платья! — настаивала безжалостная Настасья Филипповна. — Я вам «Indеpendance Belge» пришлю!
Впрочем, мы
во всяком случае взяли крайность: в огромном большинстве этого умного разряда людей дело происходит вовсе не так трагически; портится разве под
конец лет печенка, более или менее, вот и
всё.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший
во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся
всеми клятвами больно наверстать ей
всё это впоследствии, и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести
концы и примирить
все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное, в такую минуту!
Карачунского обвиняли
во всех преступлениях, грозили, умоляли, и постепенно
все дело сводилось к желанному
концу, то есть «на нет».
Туляцкому и Хохлацкому
концам было не до этих разговоров, потому что
все жили в настоящем. Наезд исправника решил
все дело: надо уезжать. Первый пример подал и здесь Деян Поперешный. Пока другие говорили да сбирались потихоньку у себя дома, он взял да и продал свой покос на Сойге, самый лучший покос
во всем Туляцком
конце. Покупателем явился Никитич. Сделка состоялась, конечно, в кабаке и «руки розняла» сама Рачителиха.
Во всем Кержацком
конце у них был лучший двор, лучшие лошади и вообще
все хозяйство.
Во всем, что вы говорите, я вижу с утешением заботливость вашу о будущности; тем более мне бы хотелось, чтоб вы хорошенько взвесили причины, которые заставляют меня как будто вам противоречить, и чтоб вы согласились со мною, что человек, избравший путь довольно трудный, должен рассуждать не одним сердцем, чтоб без упрека идти по нем до
конца.
Прежняя его живость
во всем проявлялась, в каждом слове, в каждом воспоминании: им не было
конца в неумолкаемой нашей болтовне.